|
Проигранная русско-японская война 1904—1905 гг. стала причиной серьёзного общественного напряжения в России. В воскресенье 9 января 1905 г. колонны рабочих во главе со священником
Георгием Гапоном направились к Зимнему дворцу, чтобы вручить
царю свою петицию (см. ст. «Революция 1905—1907 годов»). Этот
день считается днём начала первой русской революции.
Николай II тогда уже не жил в Зимнем дворце, он переехал в
Царское Село. Однако император, конечно, знал о готовящемся
шествии и хотел выйти к рабочим, чтобы принять у них обращение. Но родственники царя воспротивились этому, называя
такой шаг безумием. Они убеждали его, что в толпе может оказаться террорист, который застрелит его, когда он выйдет к рабочим. В конце концов царь согласился с ними и в день демонстрации остался в Царском Селе.
Рабочее шествие было расстреляно войсками... Николай записал в дневнике; «Тяжёлый день! В Петербурге серьёзные беспорядки... Войска должны были
стрелять, в разных местах города много убитых, раненых.
Господи, как больно и тяжело!».
К октябрю волнения разгорелись по всей стране, и стало
ясно, что необходимо предпринять крайние меры. Сергей Витте тогда обрисовал царю две
возможности; или ввести диктатуру одного лица и беспощадно
подавить недовольство, или решиться на уступки «общественному мнению» и пойти по пути
свобод и конституции.
Николай II был решительным противником конституции;
не далее как в декабре 1904 г. он
твёрдо заявлял: «Я никогда, ни в каком случае не соглашусь на представительный образ правления,
ибо я его считаю вредным для вверенного мне Богом народа...». «Самодержавную власть, завещанную мне предками, — говорил он, —
я должен передать в сохранности моему сыну». В этом он видел
одну из главных обязанностей русского монарха,
Однако теперь стало ясно, что путь военной диктатуры уже
вряд ли возможен. Сами представители военной силы не верили
в надёжность войск. Они убеждали царя даровать в манифесте
свободы, обещать созыв Государственной думы.
17 октября к государю явился глава столичного военного
округа великий князь Николай Николаевич. Министр двора барон Владимир Фредерике рассказывал об этом визите; «Приезжает великий князь. Я говорю ему: „Следует установить диктатуру, и ты должен взять на себя диктаторство". Тогда великий князь
вынимает из кармана револьвер и говорит: „Ты видишь этот револьвер? Вот я сейчас пойду к государю и буду умолять его подписать манифест... Или он подпишет, или я у него же пущу себе
пулю в лоб из этого револьвера"». Выйдя от Николая II после этой
беседы, великий князь Николай Николаевич с торжеством объявил, что государь окончательно решился даровать свободы. Спустя несколько часов царь, осенив себя крестным знамением, поставил подпись на манифесте.
С. Витте позднее писал: «В течение всех октябрьских дней
государь казался совершенно спокойным. Я не думаю, чтобы он
боялся, но он был совсем растерян, иначе при его политических
вкусах, конечно, он не пошёл бы на конституцию. Мне думается,
что государь в те дни искал опоры в силе, но не нашёл никого из
числа поклонников силы — все струсили...».
Тем не менее столь неприятное Николаю слово «конституция» произнесено не было, и он сохранил титул «самодержца».
Не оставил Николай и мысль найти опору для самодержавия в
народе — но, конечно, не среди интеллигенции. При выборах в
I Государственную думу государь попытался опереться на поддержку крестьянства, что отразилось в избирательном законе. В
крестьянстве он видел историческую основу самодержавия. Однако эти надежды не оправдались. Крестьяне, требовавшие передачи им помещичьих земель, послали в Государственную думу
отнюдь не монархических депутатов...
В III Думе властям пришлось отказаться от
«ставки на крестьянство». И всё-таки Николай
сохранял глубокую веру в то, что самодержавие
наиболее близко душе русского Народа. Он считал, что революция вызвана внешними, поверхностными причинами: призывами интеллигенции, влиянием национальных меньшинств. Русский народ, по мнению государя, по-прежнему
сохранял верность царскому престолу.
Очень характерный диалог произошёл в
1909 г. между Николаем II и премьер-министром Петром Столыпиным. В годы революции
царь находился почти под арестом в одном из
своих дворцов, не мог никуда ездить, опасаясь
покушений.
И вот глава правительства торжественно
сказал ему: «Ваше Величество, революция вообще подавлена, и Вы можете теперь свободно ездить куда хотите». П. Столыпин ожидал слов благодарности, удовлетворения. Вместо этого он с
удивлением услышал ответ государя: «Я не понимаю, о какой революции Вы говорите. У нас,
правда, были беспорядки, но это не революция...
Да и беспорядки, я думаю, были бы невозможны, если бы у власти стояли люди более энергичные и смелые...».
|
